Это было место, где реяли знамена, звенело оружие, торговцы зазывали к пестрому товару, а храмовники с суровыми лицами задевали меня полами своих белых широких плащей.

С полудня и до позднего вечера на ристалище гремела сталь, зрители ахали и пятились, когда двое сцепившихся в схватке рыцарей обрушивали друг на друга мощь ударов, я ахала вместе со всеми и зачарованно глядела на закованных в доспехи мужчин и облаченных в платья женщин.
Мой фотоаппарат разрядился в ноль, сделав более пятисот кадров и на всех их - рука с занесенным мечом или прикрытый щитом тевтон. Я не фотографировала только тогда, когда с открытым ртом наблюдала как рыцарь, за которого я переживала всем сердцем, начинает устало отражать удары. Вот в такие мгновения кажется, что вся вселенная замирает и в ее бесконечных просторах только и есть, что эхо звучащей здесь пронзительной стальной песни мечей; и как только она замолкнет, сердце выбьет последний удар и замолкнет вместе с ней, что бы услышать голос магистра, объявляющего победителя. И когда волшебство совершится, мир, сузившийся до размеров ристалища, вновь взорвется звуками восторженных аплодисментов, в радостном ритме забьются десятки сердец, а ладони потом будут еще долго-долго болеть.


Это бесконечно красиво. Магия металла, трепещущих на ветру одеяний, звуков, движений, красок. Когда солнце выходило из-за свинцовых туч, доспехи рыцарей вспыхивали холодным серебристым светом, цвета на щитах становились ярче: алые, синие, желтые, они загорались совсем по-иному, торжественно и благородно, с вызовом блестели на гербах; флаги взмывались ввысь вслед за холодным северным ветром, и сражение было похоже на безумный смертельный и красивый танец.



P.S.: Там был один рыцарь, облаченный в одеяния, какие носили рыцари, защищающие Святую Землю. Перед каждым сражением он опускался на колено и возносил краткую молитву, а сражался так яростно, что всякий раз из битвы выходил победителем. И показался мне он самым что ни на есть настоящим. Не было в нем того романтизма, который так свойственен образам сэра Гавейна или сэра Ланселота из Артуровских саг. Этот рыцарь с норманнским именем глядел прямо и смело, сражался с явным удовольствием и ругался как сапожник. Будь он в одеждах храмовника я бы воскликнула: «вот он, Бриан де Буагильбер, Вальтера Скотта!», таким самодовольным и гордым показался мне он. Какой этот человек на самом деле, мне не хочется гадать – пусть останется в моей памяти гордым норманном, рыцарем в синих одеждах, славным воином с дерзким взглядом.